Соединенные штаты мертвечины

Как сообщает Русская служба новостей, в США, город Форт-Лодердейл, штат Флорида, арестовали двух священников за то, что они кормили бездомных. Помимо священников задержан их 90-летний бездомный помощник. Всем троим грозит 60 дней заключения или 500 долларов штрафа. Два пастора и активист выступали против принятого в городе закона о запрете на публичные благотворительные обеды. Документ вступил в силу неделю назад. По новым правилам, бездомных нельзя кормить на расстоянии ближе чем 150 метров от частных домов и общественных зданий.

Закон суров, но это закон. Накормили бродягу ближе чем за 150 метров от частного дома или больницы — извольте в тюрьму на два месяца.

Одним из фундаментальных различий западного и русского человека принято считать нашу разницу во взглядах на законность как принцип. И если о России принято говорить как о стране, где отношение к закону явно неуважительное (что отражается даже на уровне народных поговорок: «закон что дышло…»), то для европейского и американского общества, напротив, характерен принцип верховенства закона. Это один из базовых принципов всей новоевропейской цивилизации, ее безусловная ценность. Проявляться он может в самом разном виде. От так называемого «стукачества», когда милые и улыбчивые соседи тайком наблюдают за вашей частной жизнью и оперативно сообщают в налоговую службу о новом дорогом автомобиле, до различий на ментальном уровне.

В нашей юридической школе, как только студент-юрист на экзамене упоминает в качестве аргумента справедливость, мы ставим ему «два» и отсылаем на пересдачу. Справедливость не имеет никакого отношения к работе правовой системы. Ее задача — не установление всеобщей справедливости в стране, а максимально эффективная реализация принципа главенства закона

Это сказал один крупный американский юрист.

Формирование новоевропейского гражданского правосознания по времени совпало с мировоззренческим отказом Европы от идеи Бога как центральной. Вместо Христа и Его Истины возник культ Разума, начиналась эра научного, то есть сугубо материалистического познания мира и человека. А там где нет Бога, там не получится разговора об абсолютном характере Добра и Зла. И потому, отвечая на вопрос Понтия Пилата «Что есть истина?», современный западный человек уверенно заявит о ее относительности. То, что истинно (справедливо) для Джона, не является истинным (справедливым) для Билла.

В мире без Бога, действительно так. Коль скоро нет Бога, то есть нет Высшей Правды как критерия оценки любых поступков и действий, тогда ни о какой Высшей Справедливости говорить не приходится. В таком мире логично и целесообразно прийти к выводу, что и в самом деле справедливо лишь то, что законно. Иначе, отказывая его величеству Закону в божественном почитании и поклонении, человечество рискует оказаться перед угрозой полной анархии и грандиозной социальной катастрофы.

Мы здесь не даем нравственных и иных оценок западному мировоззрению по части обсуждаемого вопроса. Мы лишь хотим зафиксировать один очевидный факт: отпадение европейской цивилизации от Христа, секуляризация европейского мышления Нового времени — всё это несомненно оказало значительное влияние на формирование и утверждение принципа верховенства закона в западной культуре.

Русский взгляд на проблему замечательно выразил «наше всё» Пушкин в своих рассуждениях о монархическом начале власти:

Зачем нужно, чтобы один из нас стал выше всех и даже выше закона? Затем, что закон — дерево; в законе слышит человек что-то жесткое и небратское. С одним буквальным исполнением закона далеко не уйдешь; нарушить же или не исполнить его никто из нас не должен; для этого-то и нужна высшая милость, умягчающая закон, которая может явиться людям только в одной полномощной власти. Государство без полномощного монарха — автомат: много-много, если оно достигнет того, до чего достигнули Соединенные Штаты. А что такое Соединенные Штаты? Мертвечина; человек в них выветрился до того, что и выеденного яйца не стоит. Государство без полномощного монарха то же, что оркестр без капельмейстера: как ни хороши будут все музыканты, но, если нет среди них одного такого, который бы движеньем палочки всему подавал знак, никуда не пойдет концерт. А кажется, он сам ничего не делает, не играет ни на каком инструменте, только слегка помахивает палочкой да поглядывает на всех, и уже один взгляд его достаточен на то, чтобы умягчить, в том и другом месте, какой-нибудь шершавый звук, который испустил бы иной дурак — барабан или неуклюжий тулумбас. При нем и мастерская скрыпка не смеет слишком разгуляться на счет других: блюдет он общий строй, всего оживитель, верховодец верховного согласья!

В законе русский человек действительно слышал (и слышит) что-то жесткое и небратское. Потому как превыше всякого закона для русского человека всегда было внутреннее ощущение Высшей Справедливости, желание жить «по Правде», «по совести». А что закон? Сегодня один парламент, завтра — другой, послезавтра — третий. Западная мысль в такой круговерти не видит ничего страшного — в ее система координат истина относительна. Но для Алеши Карамазова, для русского человека, который с детской открытостью принял в свое сердце Евангелие, такой взгляд на мир совершенно немыслим.

Если закон не обеспечивал подлинной Справедливости, не служил Высшей Правде, то как же можно уважать такой закон? Нет ничего удивительного, что именно закон, а не Истина, стал для русских явлением относительным. Христос выше закона, а значит и человек выше закона. Не человек для субботы, но суббота для человека.

Эту «человечность» нашего Православия верно подметил Достоевский: «В русском христианстве, по-настоящему, даже и мистицизма нет вовсе, в нем одно человеколюбие, один Христов образ, — по крайней мере, это главное».

Писанные парламентами законы да циркуляры в такой мировоззренческой системе координат, понятное дело, занимают далеко не ведущее место. Однако, совсем не потому, что русские де склонны к преступлениям и беззакониям.

В мертвечину превращаться не хочется. В автомат.